Yenisei in Krasnoyarsk Vasily Ivanovich Surikov (1848-1916)
Vasily Ivanovich Surikov – Yenisei in Krasnoyarsk
Modifier l'attribution
Télécharger le format: 1000×681 px (0,4 Mb)
Peintre: Vasily Ivanovich Surikov
Si la Russie centrale avait et a une Mère Volga, la Sibérie a et aura un Père Yenisei. Il n’est pas moins coulant et pas moins rude. C’est un fleuve purement sibérien, mais par sa longueur, il est sensiblement inférieur à la Volga. Mais l’Yenisei est un compagnon obstiné. Au printemps, il peut devenir si sauvage que c’est un spectacle pour les yeux. Mais il ne pourra jamais se tarir. Elle est alimentée par des sources froides de la taïga et de petites rivières.
Description de la peinture de Vasily Surikov, Yenisei près de Krasnoyarsk.
Si la Russie centrale avait et a une Mère Volga, la Sibérie a et aura un Père Yenisei. Il n’est pas moins coulant et pas moins rude. C’est un fleuve purement sibérien, mais par sa longueur, il est sensiblement inférieur à la Volga. Mais l’Yenisei est un compagnon obstiné.
Au printemps, il peut devenir si sauvage que c’est un spectacle pour les yeux. Mais il ne pourra jamais se tarir. Elle est alimentée par des sources froides de la taïga et de petites rivières. Il a d’ailleurs son frère et sa sœur, l’Amour et la Léna, qui ne sont pas non plus des rivières tranquilles. Quant au Yenisei, ses rives sont tout simplement merveilleuses ! Et quelles montagnes escarpées et quelles forêts de taïga il y a là, et combien de vie animale diverse réside dans ces forêts - apparemment invisibles.
Mais c’était à l’époque, à l’époque de Surikov, avant la révolution. À propos, beaucoup de gens pourraient se demander pourquoi Surikov, le peintre paysagiste russe, est venu dans un endroit aussi éloigné ? Et ce n’était pas un simple pays pour lui - c’était sa terre natale. C’est là que Surikov est né et jusqu’à la fin de sa vie, il s’en est souvenu, y a voyagé et a dessiné sur ses toiles, ici et là, la taïga, les rives des rivières ou même le Yenisei-Batushka lui-même.
Ici, sur la toile, l’Yenisei est plein d’eau et sinueux. Dans la brume, on peut voir les chaînes de montagnes qui s’étendent jusqu’à l’eau. Des endroits magnifiques ! Et la taïga est très authentique et belle en toute saison.
Surikov n’est pas entré dans les détails du paysage, il a créé un fond général qui fait croire à la beauté des lieux lointains et de l’eau qui coule à flot. Combien de poissons vivaient alors dans ses eaux ! Les anciens disaient que même les baleines y avaient nagé. Mais ce sont probablement des légendes ou des contes de fées. Mais qui sait, peut-être qu’il y a aussi une part de vérité.
Surikov a peint ce paysage avec tendresse et amour et c’est pourquoi il ne s’avère pas si froid et sombre. Il y a beaucoup de tendresse, d’amour et de dévotion. Grâce à lui, nous comprenons que la situation n’est pas si sombre.
Кому понравилось
Пожалуйста, подождите
На эту операцию может потребоваться несколько секунд.
Информация появится в новом окне,
если открытие новых окон не запрещено в настройках вашего браузера.
Vous devez vous connecter
Для работы с коллекциями – пожалуйста, войдите в аккаунт (ouvrir dans une nouvelle fenetre).
COMMENTAIRES: 2 Ответы
РОССИЯ
(поэтическая оратория)
* * *
Нам снова угрожает татарва –
Нас вряд ли устрашить осенним игом.
Немного побуревшая трава
Поверит соляным морозным иглам.
Не первый день пейзажи лицезришь –
И в памяти живут картины лета.
Но осень предпочтительнее – эта
Стеклянная, возвышенная тишь.
Как ярко драгоценности горят!
Заколот нумизмат, вино пролито.
Земля изрядно норами изрыта,
А птицы в сизом мареве летят.
За что карает шаровой огонь?
Мы пьём настой по милости рябины.
А улицы прозрачны и пустынны,
Но куст вот-вот взорвётся – только тронь.
Осенний дождь – почти что благодать,
Не стоит этой влаге прекословить.
Но вечер, посмотри, по сути тать –
Трофей составит сумма старых кровель.
Не стоит о прошедших временах…
Пожары гладиолусов в квартире!
Часы остановились. Но в часах
Нет правды о – насколь привычном? – мире.
Да, многого, конечно, не узнать,
И многого, конечно, не осмыслить.
Когда считаешь сумрачными числа,
То хочется от яви убежать.
Мы даром топчет чудную листву –
Сожгут её в кострах прозрачным утром.
Я город представляю слишком утлым,
Мне хочется рвануть…пускай, в Литву.
В Литву тебе едва ли ускакать:
Прикинься Самозванцем, или визу
Купи – ты не умеешь побеждать.
Доверься лучше старому карнизу,
Где голуби, как ноты, если взгляд
Извлечь способен музыку из строчек.
А если изменился резко почерк –
В душе, наверно, спрятан целый ад.
Однако, мы с листвою заодно,
И иго нас едва ли испугает.
А ветер татарвою налетает,
И золото ему собрать дано.
Нам стрелы не грозят, и смерти нет.
Течёт река, а улица спокойна.
Уходят в никуда года и войны,
И вечным остаётся только свет.
* * *
Вовсю торгуют бубликами…Снедь
На ярмарке вообще разнообразна.
Потешно кувыркается медведь,
А крики зазывал полны соблазна.
Жар-птица обронила что ль перо?
Остался ль твой азарт неутолённым?
Реальность раскрывается пестро.
А у реки местечко есть влюблённым.
Ржавеет баржа. Лодочка плывёт.
И плицами играет пароходик.
Уютный городок кого-то ждёт –
Недавно приобретшего заводик.
Привычная, густая теснота
Заборов и домишек деревянных.
И яркий блеск высокого креста,
И сутолока будней окаянных.
Напрасно ожидаете письма.
Церковный запах ладана и воска.
Действительность, обильная весьма,
Болото с точки зрения подростка.
В овраге поразит скопленье крыш,
Так видно – и не с птичьего полёта.
Зимою слышишь ягодную тишь.
И медленно кончается суббота.
Под вечер очень хочется пройтись
По улицам, закрученным и старым.
Собор тебе велит – остановись,
Молиться надо искренне и с жаром.
Различные картины…Бурлаки,
И Волга, и дремучие купчины,
Чьи планы чрезвычайно велики.
Встречаются и лица и личины.
Открытки неизвестных городов,
Вполне однообразных, то есть скучных.
И голос азиатчины суров,
Он из ряду весьма неблагозвучных.
В трактире музыкальный аппарат
Прощай мой милый Августин выводит.
Приказчик пьёт. Студенты говорят.
Но в целом ничего не происходит.
Усадьба. И вечерний самовар.
Чернеет лес массивною стеною.
А дядька очень стар. Но то, что стар
Не клонит вовсе к раннему покою.
Кузина и кузен. Банальный ряд
Событий. Пианино на веранде.
В вечерний воздух звуки полетят.
Игравший не нуждается в таланте.
Извозчики усердны в городах.
Горят огни в роскошном ресторане.
Увы, не обозначить в двух словах,
Как нежно пахнут рябчики в сметане.
Деталей много. Жалко общий лад
Нарушен, а другой неинтересен.
Хвост не поймать, и не пойти назад,
И больше не услышим старых песен.
По вкусу были пышки на меду.
Я сыт, и много солнечного света.
Я не могу жестокую беду
Представить в чёткой графике сюжета.
Послушай, друже, благовест – плывёт,
Колышется, меняя в чём-то воздух.
От суммы обстоятельных забот
Тебе необходим разумный роздых.
Не надобно немыслимых идей!
В умах городовых воспоминанья
О пышных пирогах – и обо всей
Реальности – с цветущею геранью.
Ещё не искорёжен тёплый быт,
Впоследствии оболганный ужасно.
Отсутствие событий или битв
Свидетельствует: всё идёт прекрасно.
Согласно древним правилам житья
Доверимся, дружище, домострою.
У чёрной пустоты небытия
Довольно притязаний на героя.
Увы, не философии плоды,
Но Азия всеместно торжествует.
И вот уже правления бразды
В руках того, кто без конца блефует.
Он вождь. Он человек? Скорей моллюск.
Абсурд просуществует без эмблемы.
Я будущего несколько боюсь –
Ведь прежними останутся проблемы.
Не страшно очутиться в пустоте?
И стая бесов радостно ярится.
Мы движемся к неведомой черте,
И снова видим сгинувшие лица.
Церковники убитые стоят,
Купцы, и меценаты, и герои.
Над кладбищем царит вороний ад.
Сквернимы чернью царские покои.
И сажа, и витает едкий смрад.
Пугает души морок азиатский.
И не восстановить бытийный лад.
О кто мы? Дай понять, дай разобраться…
* * *
Далёкий лес – как раненая птица,
Раскинувшая два больших крыла.
Течёт река, и серая водица
Такая же, как некогда была,
Когда желтели вражеские лица.
До осени ещё – приличный срок.
Мистическое таинство теченья!
Ты у воды не будешь одинок,
Тебе в подмогу – всякое растенье.
Вот перемёт поставил рыбачок.
А берег крут. И ласточкины гнёзда
Стооко озираются вокруг –
Иль аргус охраняет этот воздух?
И нежно зеленеет тихий луг.
И старенький пейзаж отраден мозгу.
Палатки и машины. Рыбаки
Готовят ужин. Сытно пахнет кашей.
А силуэты удочек близки
Душе сентиментальной – то есть нашей.
Ленивое движение руки…
Забрасывает спиннинг человек,
Мечтая о леще, а нет – стерлядке.
Закончился недавно страшный век –
Теперь, надеюсь, будет всё в порядке.
Мы прожили ещё один четверг.
Неважно в общем: пятница, среда.
Но лето обольщает, догорая.
Костёр, понятно, ближе, чем звезда –
Неведомая, дальняя, цветная.
И всё, помимо счастья, ерунда.
Накрытый наспех стол: грибы и хлеб,
Немного колбасы и много водки.
Окрестный мир коварен и нелеп,
Поэтому горят сердца и глотки.
…взор вечности – весьма возможно – слеп.
И вот потьма. И чёрная река
Спокойствием насколько обольщает?
Она к тебе течёт издалека,
И где-то завершенье обретает.
Но в жизни не хватает маяка.
Вот песня зазвучала, но она
Утихнет и в пространстве растворится.
Реальность, милый друг, обречена.
И тянет долгой ночью насладиться –
Великою наградою дана.
И дело разумеется не в клёве…
Покажется – огромный этот лес
Не крылья, а нахмуренные брови.
А белый свет в тиши ночной исчез.
Но мудрой тишине не прекословим.
* * *
Леса, и воды, и ремёсла,
Почти несокрушимый флот.
Достигли цели – сушим вёсла!
Страна – державности оплот.
Здесь бурно ереси кипели,
Меняя мало дивный край.
Крестить положено в купели.
Младенец дремлет в колыбели.
Се – Византия. Или рай.
Господь подъемлет словно чашу
Вином наполненную всклянь
Имперский край – не знаем краше.
Сомненьем душу не порань!
Соблазны угнетают души.
С чем возвращаются послы?
И каково наследье суши,
Чьи храмы ярче, чем костры?
Убранство храмов – будто осень.
Ну а искусство мастеров
Превыше самых сильных слов –
Слова напрасно в сердце носим.
Долой сомненья, человек!
Подъемлет щит, не прекословя.
Отсюда приняты условья,
Казалось – навсегда. Навек –
Определяющие лад
На сто веков дальнейшей жизни.
Не дремлет всё же ражий ад,
И смута от него в отчизне.
* * *
В ночном стекле осенняя луна
Плывёт, как неизученная рыба.
А ночь – неодолимейшая глыба,
А может – шаровая глубина.
И люстра отражается в стекле,
Домашним золотистым звездопадом.
Забытые бумаги на столе
Едва ли посчитать душевным кладом.
Державинская движется река –
Смывает и созвездия и даты,
Незрима и чрезмерно глубока –
И что ей и романы, и палаты.
Гляди, как проплывает за окном
Луна, а люстра в комнате играет
Уютным светом, золотым притом.
В окошке тополь головой кивает.
И звуки покидают старый дом.
И в тишине простор окрестный тает.
* * *
…города бессчётные – икрой,
Если с самолёта. Жизнь игрой
Мало представляю. Города
Вкруг соборов – тайная среда,
Где молитвы реют. Поезд мчит,
И пространство лентою летит.
Многоноги мчащие леса.
Родины различны голоса.
Что. Поэт, прочтёшь сегодня нам?
Что, юродивый, расскажешь небесам?
Поезд мчит. А голуби летят.
Нету никогда пути назад.
* * *
Светочи веры – скиты, пещеры.
Люди-монахи – светочи веры.
Удаль разбойна – согласно просторам, какие
Символом что ли стали России?
Вон и Емеля на печке, как прежде.
Вот и юродивый в рваной одежде.
Смычки пугают порой дуговые
Нас, обитателей древней России,
Нас, бородатых и истово пьющих,
Нищим порою не подающим,
Нас, молящихся в церкви рьяно,
Чтобы потом жить окаянно.
Нас – энергичных, купечески-мощных,
Грибы собирающих в рощах.
Связанных – не столько кровью, но верой –
Что будем жить неземной атмосферой,
Земную познав, и в мечте растворясь.
Весьма условная, впрочем, связь.
ни хрена длинющий
Vous ne pouvez pas commenter Pourquoi?
L'image a quelque chose de ça: eau, en plein air, paysage, la nature, neige, hiver, scénique, roche, rivage, géologie, lumière du jour, environnement, mer, réflexion, arbre, ciel, météo, du froid.
C'est peut-être peinture représentant une étendue d’eau avec des arbres au premier plan et une chaîne de montagnes au loin..